Я почувствовал беспокойство… Нет, даже не беспокойство, а какое-то клокотание внутри, чуть повыше желудка… Прежде, чем воткнуть ключ в скважину, я еще раз прислушался. И тут на смену беспокойству пришел ужас – ужас, щедро приправленный гневом! Как? Кто посмел? Ненавижу! Убью! Желание свербило одно – поскорее проникнуть в квартиру и размазать мерзавца по стене! Но руки, как назло, тряслись, и тупое лезвие ключа не желало проникать в дверную плоть. А она… Моя девочка, любимая моя, самая желанная! Она рыдала там, в глубине... Она стонала, молила о пощаде… Стоп! Соберись! Во-о-от… Та-а-ак… спокойно… Есть! Два оборота – и я внутри. Аккуратно прикрыв за собой дверь, я начал тихо пробираться вперед в темноте прихожей, в сторону кухни: именно оттуда доносились рвущие душу звуки. Это было уже все, что угодно, но только не плач. Доносился вой, рычание, невнятное бормотание и на грани ультразвука визг. Этот поток проникал даже не в уши, он пронзал мозг, входил раскаленным стержнем, рвал сосуды, заливая кровью глаза… Чёрт!.. Так и не поняв, что же произошло, я вдруг оказался на полу. С грохотом! Но, похоже, изверг этого даже не услышал. Не мудрено. Зато я услышал! …как кто-то спускает воду в унитаз. Затем дверь в конце коридора распахнулась, и в проеме нарисовался собственной персоной сынуля, томно почесывающий под майкой волосатое пузо. Он задумчиво застегнул ширинку и также неторопливо прошествовал по направлению к кухне. Распластанного родителя он так и не заметил. И тут я окончательно перестал что-либо понимать. Хотя, нет, кое-что понял. А именно, что же заставило мой организм принять горизонтальное положение. Это оказалось живописное месиво, состоящее из огромных тяжеленных, как чугунные боты, кроссовок. Ума не приложу, как в Этом вообще можно переставлять конечности, не то что бегать! Шнурки, торчащие из этих творений безумного дизайнера, образовали некое подобие минных растяжек. Вот, собственно, благодаря чему я и ушел в пике! …Я прислушался. Из-за стеклянной двери доносились нежные, мурлыкающие звуки. Тихо и сладко моя любимая таяла в чужих руках. Ласковая и умиротворенная, она была покорна чужой воле, погружала своего мучителя в сироп неги и ленивого наслаждения… Именно такой я ее когда-то полюбил. Полюбил и захотел жадно – до конца дней своих. Она была недоступна мне в пору моей голодной студенческой юности, но от этого еще более желанна. Это была настоящая страсть. Настолько сильная, что ни о чем другом я не мог и мечтать. Я хотел ее безумно, до слез, до ломоты, до изгрызенной подушки! Денно и нощно! Всегда! Потом закрутило как-то, затянуло… учеба, диплом, работа, семья, шальные годы. Приходилось выплывать, лапами молотить как-то в жизни. Это уж потом не лапами, а мозгами. Довелось вспомнить даже о давно усохшем на большом гвозде дипломе. Это когда бизнес уже начал потихоньку вползать в цивилизованные рамки… Заботы, ответственность – за жену, сына, за кусок хлеба, за крышу над головой… Когда же кусок хлеба превратился в бутерброд, сначала с маслом, а потом помалу покрылся икрой, когда жена из скромницы исподволь переродилась в ненасытную стерву, а славный малыш – в двухметрового детину с зашкаливающим борзометром, я понял, что жизнь потеряла смысл. Но однажды я опять увидел Её! И снова нахлунуло… Я понял: или сейчас, или в петлю! Она же успела к этому времени побывать во многих руках, но несмотря ни на что, сравняться в цене с новой иномаркой… …Весь первый месяц Она провела у Мастера – настоящего кудесника. Этот человек умудрился устранить все ее пороки, все следы пребывания в неумелых порою чужих руках. Он довел Её до совершенства, превратив в настоящее произведение искусства. Весь этот месяц я жил, как на раскаленной сковородке. Сгорая от нетерпения, я с трудом удерживал себя от бесконечных звонков с напоминаниями. Когда же! Когда! Когда Она наконец попадет ко мне! Она – моя мечта, вся моя жизнь! И вот он настал, этот день. Озверевшая от количества шмоток и собственного блядства супруга очень кстати самоликвидировалась с очередным альфонсом в направлении очередного курорта. Это произошло вчера… Вечером Она оказалась в полной моей власти! Так аккуратно я не ездил со времен сдачи экзамена в ГАИ! Я бережно объезжал все ухабы и выбоины, терпеливо стоял в пробках, избегая резких маневров, и все время оглядывался на заднее сиденье… Я вез Ёе к себе домой! В первый вечер я только гладил ее, предвкушая минуты, часы, дни и ночи грядущего наслаждения. Ведь все эти годы она была предназначена только для меня! …Тем временем за кухонной дверью начало происходить что-то странное. К сладкому лепету моей любимой присоединился еще один звук. Звук мужского голоса. Это была песнь, незнакомая, но такая близкая и понятная, такая моя! Как будто я сам написал ее когда-то но успел подзабыть. Голос пел о любви и безумии, о счастье и горечи. Он вел диалог с Нею. И Она отвечала ему так, как никогда не ответила бы мне… Они наслаждались друг другом и терзали один одного своей странной любовью, рыдали и рычали в унисон, восходили к своей вершине почти за гранью человеческого восприятия… И вот! Последний аккорд, когда надрывный клокочущий мужской хрип уже захлебнулся, а эхо голоса моей любимой еще продолжало звенеть в тишине… Любимой! Моей! Моей… Моей ли?.. Я наконец решился распахнуть дверь… Сын стоял у окна, задумчиво дымя в распахнутую форточку. А на табуретке скорчилось какое-то странное создание – обладатель того самого голоса, который только что сливался с голосом Моей Гитары! Парнишка нежно провел ладонью по звенящим еще струнам, как будто успокаивал женщину, тело которой только что билось в экстазе. Молчание нарушил сын: - Па, это Дима… Мы учимся вместе… Существо на табуретке подняло голову. Пелена истомы в его глазах сменилась мольбой, а потом… злобой. Маленький Дима смотрел на меня с лютой ненавистью, буквально прожигал насквозь. И во взгляде его читалось: «Ты, старый урод! За что Она тебе? Ты Ее недостоин! Да, ты можешь купить Ее тело, но не душу! Ее душа, Ее любовь принадлежат только мне! И Она обязательно будет моей!» Вот что я прочел в угольках, вперившихся на меня исподлобья. И ведь эта пародия на человека была права! Не осталось во мне того огня, что полыхал в юности. Что я мог предложить Ей? Потухшую душу, золу вместо пламени, ну, и разве что немного запоздалой дрожащей нежности. Я бы никогда не смог доставить ей такую боль и такое наслаждение… Ей явно нужен был другой Хозяин! И вот он – собственной персоной. Вцепился в ее тело неожиданно крупными для своей тщедушной комплекции руками. Именно эти руки и этот голос, по недоразумению приделанные к маленькому человечку, нужны Ей! - Уходи… - просипел я. – Забирай и уходи… Иди, пока я не передумал…